Моджахеды называли его «Чёрным командором» не только за то, что он, будучи танкистом, носил чёрную, всегда выглаженную даже в таких условиях форму, в то время как остальные командиры носили зелёную, но и в знак восточного уважения... Они предлагали за его жизнь 800 тысяч афганий, в то время как головы других офицеров оценивались в 500 тысяч.
Наши солдаты и офицеры в знак уважения каждый раз при входе его в столовую включали песню «Белый аист летит...», потому что он был из Беларуси... Полковник Пётр Суман провёл в Афгане не одну сложную операцию. Несмотря на боль и горечь, он вспомнил те времена...
КРОВЬ КАК РТУТЬ
Подполковник Пётр Суман прибыл на должность командира 285-го танкового полка в Афганистан в июне 1983 года.
«К Афгану надо присмотреться, - так учил своих солдат Пётр Романович. - На дороге, хоть и не часто, но чего только не встретишь. Если встречаешь транспорт, то радуйся, значит, дорога не заминирована, а если он остановился, то... жди подрыва. Так что, проезжая кишлаки - "не лови коробкой мух", ведь если водители "барбухаек", увешанных цепями и разукрашенных под балаган, останавливаются и пьют чай, нужно делать вывод».
Транспорт их всегда был переполнен и даже с крыш «барбухаек» гроздьями свисали иссиня-чёрные высохшие старики, дети и женщины в паранджах. Микроавтобусы и легковые машины если и были, то с «выпотрошенными» салонами, чтобы быть повме-стительней. Деревья - редкость, даже пожухлой травы не видно, везде, всюду, на всём - хорошо прожаренная солнцем белёсая пыль, похожая на лёгкий цементный порошок.
Условия жизни тяжёлые. Жара за 40 градусов. Проклятый ветер-афганец всегда, казалось, бил песком прямо в лицо и, поднимаясь в пыль, создавал непроглядную темень. Мелкий песок постоянно прилипал к телу, хотелось пить. У солдат было только одно желание: найти прохладное место. Бдительность в таких условиях теряется, все притупляется, а действия замедляются. Любая царапинка на теле покрывалась гнойниками. Раны текли и заживали с трудом. А кровь из ран почему-то лилась капельками, похожими на ртуть.
Армейские операции обычно длились до 10 суток. Вши заедали. Приходили, раздевались догола, вся одежда, полная вшей, сжигалась в топке. Потом по 9-12 человек залезали в специальные кабины, где температура поднималась до 120 градусов. Все вши дохли. Оттуда выскакивали - и в баню. Потом солдаты получали новое обмундирование и стриглись наголо. Воду они пили только привозную. На сутки давали флягу - 900 граммов воды. Какое там умыться - только губы смочить. А в горных реках хоть и кристально чистая вода, как глотнул - или дизентерия, или гепатит, или тиф.
Ночь - абсолютный мрак. Здесь нужно было уметь улавливать движение не просто ветерка, а воздуха, научиться слышать даже хруст сустава. Ведь все душманы - охотники. Крадущимся, незаметным шагом они перемещались, как призраки, движения как у кошки. Нужно было следить за каждой мелочью: когда горный орёл кондор сам взлетел, а когда его спугнули.
«Питались? Да там не лезет ничего, даже не знаю, как выживали. Порой нужно было заставлять солдат, чтоб они хоть полбанки сгущёнки съели. Невозможно было отогнать солдат от горной смолы, лечебного мумиё. Она хоть и лечит все болезни, но при определённой дозировке», -вспоминает Пётр Романович.
К декханам, старикам, жителям кишлаков Суман относился с почтением, а на просьбы детишек, которые облепливали военных и заученно лепетали: «Командор, посёл на ...! Дай закурит», - всегда улыбался и угощал их конфетами.
Он не мог равнодушно проходить или проезжать в своей зоне ответственности мимо 3-5-летних мальчишек, у которых вместо ручки болталась культя или вместо ножки висел замотанный обрубок штанины. Такие были на каждом шагу. А ведь из каждого из них вырастал воин, защитник рода, со всеми их врождёнными качествами и повадками: бесшумный, кошачий крадущийся шаг, мастерское владение всеми видами оружия, выносливость и неприхотливость. «Джихад - дело мужчин... Вести войну с нарастающей яростью. Убивать, уничтожать и истреблять оккупантов...» - так требует Самоучитель исламского воина.
КРЕПОСТЬ САЯД
Необходимость захода в Саяд была вызвана сменой танкового взвода, который там находился на усилении роты охраны, доставкой боеприпасов и продовольствия и проверкой, как несут службу находящиеся там подразделения. Этот небольшой гарнизон осуществлял пропуск через подвесной мост со стороны зелёной зоны Ча-рикара, которая находилась под контролем моджахедов. Это была зелёная долина с густой сетью глубоких каналов и валов высотой 1,5-2 метра, по которым вился виноград. Все сооружения в ней и глинобитные крепости были приспособлены к бою.
«Выстроившись в колонну, мы быстро тронулись, везя на броне БТРов облепившую их, как гроздья винограда, пехоту. Сидевшие на броне солдаты и офицеры очень быстро покрылись мягкой дорожной афганской пылью, и все стали одинаковыми, как близнецы, выделяли их только белые зубы и безразличные глаза. На броне их так трясло и мотало, что сидеть было не только ужасно неудобно, но и опасно. Самое главное - не слететь на крутом повороте с брони под гусеницы или колёса идущих сзади машин. Зато при подрыве избегаешь контузии и оглушения.
Проезжая мимо кишлаков, обсаженных абрикосовыми садами, плоды которых так соблазнительно висели на высоких деревьях, и, глядя на них, совсем не верилось, что на этой земле идёт война. Но на всём протяжении пути к крепости Саяд, как памятники, на обочине лежали груды искорёженного, ржавого, обгоревшего металла - свидетельство о жестоких боях и больших потерях тех, кого мы сменили».
Поначалу всё шло хорошо. Пока дослуживающий уже последние дни в Афгане «старик», вот-вот ожидающий замену, не решил, что ему негоже глотать пыль за танками. Он обогнал всех и ушёл вперёд, хотя должен был на марше обезопасить БРДМ-2. Час спустя, при подходе к кишлаку, на другой, дальней окраине которого находилась крепость Саяд, на берегу реки, Пётр Суман увидел, как из-под БТРа взметнулось чёрное облако взрыва. "Есть! Фугас", - молнией сверкнула мысль, - вспоминает он. - Ведь чёрный дым это не сизый, то есть фугас, не мина. Я видел, как капитан Танкоголос прикрыл своим танком искорёженный БТР и пытается что-то предпринять у рассыпавшихся мотострелков и открывших беспорядочную стрельбу в сторону кишлака. Командир батальона, весь скрюченный, припадая на правую ногу и пробуя поднять и удерживать левой рукой перебитую правую, пытается удерживаться на ногах, что с трудом ему удаётся, и что-то командовать. Подойдя к ним вплотную, мы танками вышли вперёд, прикрывая БТРы и рассыпавшуюся пехоту. Соскочив с танка, я бросился к пехоте и потребовал прекратить стрельбу». Сделать это было непросто. Лишь спустя 15 минут безумной стрельбы всё утихло. Вот только командир батальона был тяжело ранен. Скорчившись от боли и пряча глаза, он прошептал:
- Спасибо, командир... Ну вот и всё.
- Ничего, через неделю станешь в строй, - выдавив улыбку уголками рта, обнадёжил его Пётр Суман, хотя думал совсем иначе.
На ходу перевязывая раненых и оказывая помощь, быстро загрузив всех на уцелевшие БТРы, колонна двинулась на блок-пост. И только дёрнулись машины, не успев тронуться, как из-под колёс ещё одного БТРа вновь прогремел взрыв.
«Меня опрокинуло взрывной волной, больно ударило в лицо острыми кусками скального грунта», - вспоминает комполка. Пётр Суман поднял голову и увидел, что стоявшие в трёх шагах от него, рядом с БТРом, солдаты исчезли... На их месте в небольшой воронке на песке взрывом были разбросаны ошмётки мяса, куски тел, руки, ноги, клочья формы. На месте воронки песок почему-то стал чёрным, а свежая кровь обволакивала его, струясь из останков тел. Ощупывая шумевшую и больно трещавшую голову, чувствуя твёрдость черепа, он осознавал, что жив.
Наши солдаты и офицеры в знак уважения каждый раз при входе его в столовую включали песню «Белый аист летит...», потому что он был из Беларуси... Полковник Пётр Суман провёл в Афгане не одну сложную операцию. Несмотря на боль и горечь, он вспомнил те времена...
КРОВЬ КАК РТУТЬ
Подполковник Пётр Суман прибыл на должность командира 285-го танкового полка в Афганистан в июне 1983 года.
«К Афгану надо присмотреться, - так учил своих солдат Пётр Романович. - На дороге, хоть и не часто, но чего только не встретишь. Если встречаешь транспорт, то радуйся, значит, дорога не заминирована, а если он остановился, то... жди подрыва. Так что, проезжая кишлаки - "не лови коробкой мух", ведь если водители "барбухаек", увешанных цепями и разукрашенных под балаган, останавливаются и пьют чай, нужно делать вывод».
Транспорт их всегда был переполнен и даже с крыш «барбухаек» гроздьями свисали иссиня-чёрные высохшие старики, дети и женщины в паранджах. Микроавтобусы и легковые машины если и были, то с «выпотрошенными» салонами, чтобы быть повме-стительней. Деревья - редкость, даже пожухлой травы не видно, везде, всюду, на всём - хорошо прожаренная солнцем белёсая пыль, похожая на лёгкий цементный порошок.
Условия жизни тяжёлые. Жара за 40 градусов. Проклятый ветер-афганец всегда, казалось, бил песком прямо в лицо и, поднимаясь в пыль, создавал непроглядную темень. Мелкий песок постоянно прилипал к телу, хотелось пить. У солдат было только одно желание: найти прохладное место. Бдительность в таких условиях теряется, все притупляется, а действия замедляются. Любая царапинка на теле покрывалась гнойниками. Раны текли и заживали с трудом. А кровь из ран почему-то лилась капельками, похожими на ртуть.
Армейские операции обычно длились до 10 суток. Вши заедали. Приходили, раздевались догола, вся одежда, полная вшей, сжигалась в топке. Потом по 9-12 человек залезали в специальные кабины, где температура поднималась до 120 градусов. Все вши дохли. Оттуда выскакивали - и в баню. Потом солдаты получали новое обмундирование и стриглись наголо. Воду они пили только привозную. На сутки давали флягу - 900 граммов воды. Какое там умыться - только губы смочить. А в горных реках хоть и кристально чистая вода, как глотнул - или дизентерия, или гепатит, или тиф.
Ночь - абсолютный мрак. Здесь нужно было уметь улавливать движение не просто ветерка, а воздуха, научиться слышать даже хруст сустава. Ведь все душманы - охотники. Крадущимся, незаметным шагом они перемещались, как призраки, движения как у кошки. Нужно было следить за каждой мелочью: когда горный орёл кондор сам взлетел, а когда его спугнули.
«Питались? Да там не лезет ничего, даже не знаю, как выживали. Порой нужно было заставлять солдат, чтоб они хоть полбанки сгущёнки съели. Невозможно было отогнать солдат от горной смолы, лечебного мумиё. Она хоть и лечит все болезни, но при определённой дозировке», -вспоминает Пётр Романович.
К декханам, старикам, жителям кишлаков Суман относился с почтением, а на просьбы детишек, которые облепливали военных и заученно лепетали: «Командор, посёл на ...! Дай закурит», - всегда улыбался и угощал их конфетами.
Он не мог равнодушно проходить или проезжать в своей зоне ответственности мимо 3-5-летних мальчишек, у которых вместо ручки болталась культя или вместо ножки висел замотанный обрубок штанины. Такие были на каждом шагу. А ведь из каждого из них вырастал воин, защитник рода, со всеми их врождёнными качествами и повадками: бесшумный, кошачий крадущийся шаг, мастерское владение всеми видами оружия, выносливость и неприхотливость. «Джихад - дело мужчин... Вести войну с нарастающей яростью. Убивать, уничтожать и истреблять оккупантов...» - так требует Самоучитель исламского воина.
КРЕПОСТЬ САЯД
Необходимость захода в Саяд была вызвана сменой танкового взвода, который там находился на усилении роты охраны, доставкой боеприпасов и продовольствия и проверкой, как несут службу находящиеся там подразделения. Этот небольшой гарнизон осуществлял пропуск через подвесной мост со стороны зелёной зоны Ча-рикара, которая находилась под контролем моджахедов. Это была зелёная долина с густой сетью глубоких каналов и валов высотой 1,5-2 метра, по которым вился виноград. Все сооружения в ней и глинобитные крепости были приспособлены к бою.
«Выстроившись в колонну, мы быстро тронулись, везя на броне БТРов облепившую их, как гроздья винограда, пехоту. Сидевшие на броне солдаты и офицеры очень быстро покрылись мягкой дорожной афганской пылью, и все стали одинаковыми, как близнецы, выделяли их только белые зубы и безразличные глаза. На броне их так трясло и мотало, что сидеть было не только ужасно неудобно, но и опасно. Самое главное - не слететь на крутом повороте с брони под гусеницы или колёса идущих сзади машин. Зато при подрыве избегаешь контузии и оглушения.
Проезжая мимо кишлаков, обсаженных абрикосовыми садами, плоды которых так соблазнительно висели на высоких деревьях, и, глядя на них, совсем не верилось, что на этой земле идёт война. Но на всём протяжении пути к крепости Саяд, как памятники, на обочине лежали груды искорёженного, ржавого, обгоревшего металла - свидетельство о жестоких боях и больших потерях тех, кого мы сменили».
Поначалу всё шло хорошо. Пока дослуживающий уже последние дни в Афгане «старик», вот-вот ожидающий замену, не решил, что ему негоже глотать пыль за танками. Он обогнал всех и ушёл вперёд, хотя должен был на марше обезопасить БРДМ-2. Час спустя, при подходе к кишлаку, на другой, дальней окраине которого находилась крепость Саяд, на берегу реки, Пётр Суман увидел, как из-под БТРа взметнулось чёрное облако взрыва. "Есть! Фугас", - молнией сверкнула мысль, - вспоминает он. - Ведь чёрный дым это не сизый, то есть фугас, не мина. Я видел, как капитан Танкоголос прикрыл своим танком искорёженный БТР и пытается что-то предпринять у рассыпавшихся мотострелков и открывших беспорядочную стрельбу в сторону кишлака. Командир батальона, весь скрюченный, припадая на правую ногу и пробуя поднять и удерживать левой рукой перебитую правую, пытается удерживаться на ногах, что с трудом ему удаётся, и что-то командовать. Подойдя к ним вплотную, мы танками вышли вперёд, прикрывая БТРы и рассыпавшуюся пехоту. Соскочив с танка, я бросился к пехоте и потребовал прекратить стрельбу». Сделать это было непросто. Лишь спустя 15 минут безумной стрельбы всё утихло. Вот только командир батальона был тяжело ранен. Скорчившись от боли и пряча глаза, он прошептал:
- Спасибо, командир... Ну вот и всё.
- Ничего, через неделю станешь в строй, - выдавив улыбку уголками рта, обнадёжил его Пётр Суман, хотя думал совсем иначе.
На ходу перевязывая раненых и оказывая помощь, быстро загрузив всех на уцелевшие БТРы, колонна двинулась на блок-пост. И только дёрнулись машины, не успев тронуться, как из-под колёс ещё одного БТРа вновь прогремел взрыв.
«Меня опрокинуло взрывной волной, больно ударило в лицо острыми кусками скального грунта», - вспоминает комполка. Пётр Суман поднял голову и увидел, что стоявшие в трёх шагах от него, рядом с БТРом, солдаты исчезли... На их месте в небольшой воронке на песке взрывом были разбросаны ошмётки мяса, куски тел, руки, ноги, клочья формы. На месте воронки песок почему-то стал чёрным, а свежая кровь обволакивала его, струясь из останков тел. Ощупывая шумевшую и больно трещавшую голову, чувствуя твёрдость черепа, он осознавал, что жив.
