Постепенно улица Барыкина становится шире и светлее, в обозримом будущем здесь появится долгожданная широкая проезжая часть. Но речь, собственно, не об этом, не о дорогах и не о растущем количестве транспорта. А о домах, которые сносят.
Понимаю всю значимость строительства дороги, но как-то грустно смотреть на «разбрасываемые» жилища. Проезжая мимо, всё не могу отделаться от сравнения с разбрасываемыми гнёздами. Нет, я тоже считаю, что в центре современного областного центра должны быть современные здания, а не порой совсем неприглядные избушки. Однако...
Прошлой весной побывали с папой на его родине на Лоевщине. Его родителей, моих бабы и деда, несколько лет назад не стало, и из родни у него осталась тётка с сыновьями. Пока ехали к деревне, отец неустанно рассказывал, как часто здесь бывал в детстве, какой большой была нынче вымирающая деревня.
Тётя Тамара не сдерживает слёз. По состоянию здоровья сама она давно уже не может навещать родных, а занятые горожане не часто балуют визитами. Папа и его братья (по сути, взрослые дядьки) всё дальше переносятся в прошлое и становятся малолетними пацанами. С их явно «некомпьютерного» детства можно писать увлекательную детскую книгу.
За домом в огромном, примыкающем к лесу огороде пасётся лошадь. У животного грустные и невероятно уставшие глаза, которые больше, чем всё остальное, выдают его немолодой возраст. Глажу, подаю упавшие с деревьев яблоки. «Это Вишня, - представляет кобылу незаметно подошедшая мама. - Мы с папой ещё женаты не были, когда приезжали сюда. Тогда она была чуть старше жеребёнка». Бездонные глаза лошади вмиг становятся машиной времени. Покосившиеся сарайчики выравниваются, хата становится как новая, старые яблони вдруг превращаются в молодые цветущие деревца, под которыми сарайчики выравниваются, хата становится как новая, старые яблони вдруг превращаются в молодые цветущие деревца, под которыми маленькую лошадку гладят парень с девушкой. Красивые и влюблённые. В них без труда угадываю своих родителей.
Садимся в машину и через пару километров узких просёлочных дорог останавливаемся, судя по звезде на верхушке, около военного захоронения. По разговорам понимаю, что в общем-то нам не сюда. Памятник - это ориентир, потому как других рядом нет, вокруг лишь бескрайнее поле и растущие кое-где деревья. Дальше пешком. Едва поспеваю по полю за взрослыми «мальчишками» - хочется сделать как можно больше фотографий. «Сюда мы к бабушке, твоей прабабке, приезжали, - отвечает на моё недоумение отец. - Здесь деревня была. На некоторых картах она ещё есть, а в реальности - нету. Видишь во-он ту липу? Там её дом стоял. А едва виднеющаяся чёрная постройка - старая колхозная водонапорная башня». Воображение, цепляясь за немногочисленные ориентиры, с трудом рисует деревенскую улицу. И правда, та липа и другие стоящие рядом деревья растут не отдельно посреди поля, а как бы в ряд, словно вдоль домов. Представить что-то ещё сложно. Ведь не осталось ни старых хат, ни покосившихся заборов. Ничего. И невозможно отделаться от невесёлого ощущения, что исчезло что-то очень важное, что-то, чего я даже никогда не видела.
Моя бабушка по материнской пинии, говоря о судьбе своего дома, часто повторяет, что не столь важно, кто из внуков будет в нём жить. Важно, чтобы свои, чтобы прадедову хату не продали чужим людям. Конечно, никто не знает, как оно будет. Но даже я, выросшая в квартире, не могу представить, что бабулин дом может быть чьим-то ещё. Ведь с ним и его двором связано уже моё отнюдь «некомпьютерное» детство.
Всё течёт, всё изменяется. Люди, чьи дома расположены вдоль центральных гомельских магистралей, переедут в квартиры или построят на выделенных участках новое жильё. Центр нашего красивого города станет лучше, удобнее. Всё это бесспорно. И, наверное, когда на месте снесённых домов появится хорошая дорога, мысли по этому поводу исчезнут. Но пока так и видится возле бывших строений седой дед Федос из знаменитого советского фильма «Белые росы», который с грустью идёт продавать любимую корову.
Понимаю всю значимость строительства дороги, но как-то грустно смотреть на «разбрасываемые» жилища. Проезжая мимо, всё не могу отделаться от сравнения с разбрасываемыми гнёздами. Нет, я тоже считаю, что в центре современного областного центра должны быть современные здания, а не порой совсем неприглядные избушки. Однако...
Прошлой весной побывали с папой на его родине на Лоевщине. Его родителей, моих бабы и деда, несколько лет назад не стало, и из родни у него осталась тётка с сыновьями. Пока ехали к деревне, отец неустанно рассказывал, как часто здесь бывал в детстве, какой большой была нынче вымирающая деревня.
Тётя Тамара не сдерживает слёз. По состоянию здоровья сама она давно уже не может навещать родных, а занятые горожане не часто балуют визитами. Папа и его братья (по сути, взрослые дядьки) всё дальше переносятся в прошлое и становятся малолетними пацанами. С их явно «некомпьютерного» детства можно писать увлекательную детскую книгу.
За домом в огромном, примыкающем к лесу огороде пасётся лошадь. У животного грустные и невероятно уставшие глаза, которые больше, чем всё остальное, выдают его немолодой возраст. Глажу, подаю упавшие с деревьев яблоки. «Это Вишня, - представляет кобылу незаметно подошедшая мама. - Мы с папой ещё женаты не были, когда приезжали сюда. Тогда она была чуть старше жеребёнка». Бездонные глаза лошади вмиг становятся машиной времени. Покосившиеся сарайчики выравниваются, хата становится как новая, старые яблони вдруг превращаются в молодые цветущие деревца, под которыми сарайчики выравниваются, хата становится как новая, старые яблони вдруг превращаются в молодые цветущие деревца, под которыми маленькую лошадку гладят парень с девушкой. Красивые и влюблённые. В них без труда угадываю своих родителей.
Садимся в машину и через пару километров узких просёлочных дорог останавливаемся, судя по звезде на верхушке, около военного захоронения. По разговорам понимаю, что в общем-то нам не сюда. Памятник - это ориентир, потому как других рядом нет, вокруг лишь бескрайнее поле и растущие кое-где деревья. Дальше пешком. Едва поспеваю по полю за взрослыми «мальчишками» - хочется сделать как можно больше фотографий. «Сюда мы к бабушке, твоей прабабке, приезжали, - отвечает на моё недоумение отец. - Здесь деревня была. На некоторых картах она ещё есть, а в реальности - нету. Видишь во-он ту липу? Там её дом стоял. А едва виднеющаяся чёрная постройка - старая колхозная водонапорная башня». Воображение, цепляясь за немногочисленные ориентиры, с трудом рисует деревенскую улицу. И правда, та липа и другие стоящие рядом деревья растут не отдельно посреди поля, а как бы в ряд, словно вдоль домов. Представить что-то ещё сложно. Ведь не осталось ни старых хат, ни покосившихся заборов. Ничего. И невозможно отделаться от невесёлого ощущения, что исчезло что-то очень важное, что-то, чего я даже никогда не видела.
Моя бабушка по материнской пинии, говоря о судьбе своего дома, часто повторяет, что не столь важно, кто из внуков будет в нём жить. Важно, чтобы свои, чтобы прадедову хату не продали чужим людям. Конечно, никто не знает, как оно будет. Но даже я, выросшая в квартире, не могу представить, что бабулин дом может быть чьим-то ещё. Ведь с ним и его двором связано уже моё отнюдь «некомпьютерное» детство.
Всё течёт, всё изменяется. Люди, чьи дома расположены вдоль центральных гомельских магистралей, переедут в квартиры или построят на выделенных участках новое жильё. Центр нашего красивого города станет лучше, удобнее. Всё это бесспорно. И, наверное, когда на месте снесённых домов появится хорошая дорога, мысли по этому поводу исчезнут. Но пока так и видится возле бывших строений седой дед Федос из знаменитого советского фильма «Белые росы», который с грустью идёт продавать любимую корову.
Дарья СТРЕЛЬЧЕНКО
